Новости офтальмологии
Христо Тахчиди: Садизм, с которым мы извращаемся над зрением, бесследно не проходит".
Просмотров: 5850
Интервью с Христо Тахчиди, руководителем МНТК «Микрохирургия глаза» имени академика Федорова - о зрении и лечении глазных болезней, об избавлении человечества от очков и о возможностях современной офтальмологии в России и в мире.
Ваш личный рецепт: как не потерять зрение?
На самом деле все достаточно просто. Зрение не рассчитано на ту сумасшедшую эксплуатацию, которой мы с вами подвергаем его сегодня. В природе человек должен смотреть вдаль порядка 80 процентов светового времени и 20 процентов вблизи — это приблизительная пропорция нагрузки. Когда человек смотрит вдаль, глаз у него не напрягается, он отдыхает; когда человек работает вблизи, глаз предельно напряжен. В сегодняшнем мире у нас нагрузка вблизи составляет 90% и только 10% вдаль — это перегрузка почти в пять раз. Вот все эти срывы, болезни — они происходят из-за того, что мы просто нещадно эксплуатируем свое зрение вблизи. Мало того, мы еще придумали искусственный свет и световой день продлили, и это может быть вообще круглосуточно. Поэтому садизм, с которым мы извращаемся над своим зрением, естественно, бесследно не происходит.
Как с этим бороться? Надо обязательно делать перерывы зрительной нагрузки вблизи. Какие перерывы? Это подойти к окну — посмотреть вдаль, порассматривать объекты вдали. Вот в этой позиции глаз отдыхает минут 10–15. Как часто это делать? Все зависит от того, каков у вас период утомления. Как его определить? Очень просто. Вы читаете или пишете на компьютере, и наступает момент, когда вы чувствуете утомление: глаза тяжелые, какой-то зуд появился, какая-то ломота, какое-то ощущение или желание потереть глаза, голова немножко болит. Это фаза утомления, она наступила, и нужна пауза. 10–15 минут смотрите вдаль — и снова сели за работу. Сколько времени занял период до утомления — полтора часа, два часа — это ваш период работы вблизи, то есть вы должны через каждые полтора-два часа делать паузу.
При этом не забывайте, что второй цикл и третий цикл — они будут сокращаться. Там уже не будет полутора-двух часов, будут полтора и час, поэтому обязательно нужно делать паузу. Это самый простой рецепт, который, в сущности, даст возможность сохранить зрение, и это обязательный рецепт для детей. Потому что у детей идет формирование зрения: очень жесткий период — это до 12 лет, менее жесткий до 18 лет, ну и в 25 формирование заканчивается.
Реально ли вылечиться от миопии средней степени до шести диоптрий, не прибегая к оперативному вмешательству?
— Если вы взрослый человек, то это нереально. Если вы ребенок 12 лет, то это может быть. Дело в том, что, когда мы смотрим вдаль, у нас мышцы внутриглазные расслаблены; когда мы смотрим вблизи, они предельно сокращены. У детей, в силу того что эти механизмы управления с сокращением мышц еще не развиты, может произойти так, что мышца просто сокращена вследствие спазма. Вы смотрите вдаль, а она сокращенная. И вы вдаль плохо видите, а хорошо видите вблизи. Это так называемая ложная близорукость, которая связана не с тем, что у вас глаз больше или оптика сильнее, а связана с тем, что у вас мышца ненормально работает. Так вот, если нормализовать ее работу, что удается у детей, то вот эта ложная близорукость может уйти. Она в диапазоне трех-пяти диоптрий — вот в этом диапазоне у детей удается до 12 лет какие-то вещи получать. Что касается взрослых, то эта тема уже сложная.
А как быть людям, у которых, например, 9 диоптрий и не очень хорошая сетчатка. Можно ли им делать операцию или лучше не надо? Или ограничиться контактными линзами и очками?
— Это две разные темы — сетчатка и близорукость. Близорукость связана с тем, что задний полюс глаза растягивается, увеличивается каждый год, и вследствие того, что сетчатка отдаляется, растет количество диоптрий, то есть увеличивается близорукость, и вот это перерастягивание глаза ведет к перерастягиванию тканей, в том числе и сетчатки, она истончается, дистрофируется, начинают появляться разрывы, это ведет к осложнениям.
Самое грозное осложнение — это отслойка сетчатки. Поэтому дистрофия сетчатки — это осложнение близорукости, и если оно имеет место быть, то надо бороться. Способ борьбы очень простой и очень эффективный — это лазерная операция. То есть с помощью лазера зоны такой дефектной сетчатки как бы биологической сваркой приваривают к стенке и не дают возможность развиваться разрывам и отслоению сетчатки. Вопрос примитивный, простой. Пациент приходит, ему расширяют зрачок, сажают за лазерную установку, обрабатывают периферию глазного волокна, и через 15 минут он собирается и уходит домой. Это необходимо делать, чтобы, не дай бог, не получить осложнения в виде отслоения сетчатки. Эта одна тема, это нужно обязательно делать.
Вторая тема — как избавиться от диоптрий. Можно нейтрализовать очками, контактными линзами, а можно хирургическим путем — травноценных метода, которые мы вам предлагаем. Что из этого выбрать — это ваш вопрос, как пациента. Нравятся очки — пожалуйста, ходите в очках; нравятся контактные линзы — ходите в них. Нравится хирургия — хирургия. Очки, естественно, не дают качественного зрения, потому что они вынесены вперед, поле зрения сужается, всякие световые блики появляются. Качество зрения в очках — оно самое худшее. Гораздо лучше качество зрения в контактных линзах. Еще лучше качество зрения после операции: оно практически такое, как у здорового человека. Есть ситуация, когда не показан ни один из этих видов. Если у человека воспаление, мы не можем ему дать ни контактную линзу, ни оперировать, только очки. Если это хроническое воспаление. Если у человека глаза разные и разница больше двух диоптрий (в одном глазу минус 9, а в другом минус 4), очки не помогут. Может помочь контактная линза, но лучше прооперировать.
То есть 9 диоптрий — это не страшно? Можно прооперироваться?
Можно, без проблем! 9 диоптрий — это ходовая операция, которую мы делаем.
Существуют ли инновационные, нехирургические методы лечения миопии?
- Если мы говорим об инновационном, то, наверное, нет. Ничего такого супернового я за последнее время, пожалуй, назвать не могу. В хирургии много нового идет в том, как исправить близорукость. В остальных случаях это все старые методы, которые совершенствуются, что-то добавляется…
Какой технологии (гипотетически) вам не хватает как хирургу и лечащему врачу?
— На самом деле мы умеем делать с оптикой глаза все. Мы можем пересадить всю оптику. Роговицу пересадить, хрусталик пересадить, стекловидное тело пересадить. За один присест: человек приходит, методами микроинвазивной нетравматической хирургии, которая у нас есть, в одно хирургическое действие мы можем сделать все три операции. И заменить всю оптическую систему. С сетчаткой дело сложнее. Вот с появлением эндоскопической хирургии, эндовитреальной хирургии у нас появилась наконец-то возможность заниматься сетчаткой. Мы только-только начинаем ее осваивать. Ну и, конечно, мы научились оперировать отслойки сетчатки, препарировать сетчатку.
Но мы не умеем (на сегодняшний день) восстановить работу нейронов сетчатки. Наладить проведение импульсов сетчатки — это то же, что наладить работу мозга. Конечно, все жаждут подвижки в этой области. Потому что если у нас имеется нефункциональная сетчатка, погибшая сетчатка, то мы ничего сделать не можем. Даже при тех гениальных вещах, которыми мы сегодня владеем. Продави-ка в этой области! Она щекочет интеллект всех передовых офтальмологических школ.
Святослав Федоров утверждал, что очки в XXI веке станут пережитком. Что нужно сделать, чтобы подтвердился этот прогноз?
— Этот прогноз сбывается уже сегодня. Фундаментальные исследования в офтальмологии привели к созданию двух основных технологий: имплантации микролинз в глаз и лазерной коррекции, когда с помощью сверхточного лазера мы можем исправить все дефекты в оптике роговицы и даже получить суперзрение. В ближайшее время усилия науки будут направлены на совершенствование этих технологий.
В 2011 году исполнилось 25 лет с момента образования МНТК «Микрохирургия глаза». Расскажите подробнее о том, что в себя включает словосочетание «Микрохирургия глаза». Речь идет об операциях, которые проводятся на глазах под контролем микроскопа?
— По сути, это так. Операционный микроскоп, увеличив изображение в 40 раз, позволил нам войти в микромир живого глаза. В сущности, с этого времени началась эпоха, совершенно новая, революционная для офтальмологии всего мира, — эпоха освоения микромира живого глаза. Мы находимся на первых фазах или ступенях этого изучения. Грубо говоря, у нас появился «ракетоноситель» — микроскоп, — который позволил оторваться от земного притяжения и «войти в космос». То, что мы сейчас делаем, — это первые робкие шаги. Сначала мы вдруг увидели, что наши инструменты совершенно не годятся в этом микропространстве. Мы сделали наши инструменты идеально тонкими — менее микрона в толщину! Потом мы обнаружили, что человеческая рука несовершенна в микромире. Оказывается, наша рука — достаточно грубый инструмент. И, так же как техники в свое время вынуждены были создать новые станки с программным управлением, мы начинаем генерировать и создавать новые приборы, которые заменяют руку хирурга.
Если вы вспомните самую популярную операцию сегодняшнего дня, лазерное исправление близорукости или дальнозоркости, — это как раз прямое воплощение того, о чем я говорил: там лазерный луч, управляемый компьютерной программой, осуществляет шлифовку роговицы, исправляя ее рефракционные характеристики, то есть ее преломляющую силу. То, о чем мы с вами сейчас говорим, — это следующий этап хирургии вообще, который, наверное, будет освоен к концу этого века в лучшем случае. Но в офтальмологии мы сумели прорваться на этот этап. Почему? Потому что, прежде всего, глаз находится в зоне, доступной для исследований и воздействий. Нам не нужно проникать в брюшную полость или в грудную клетку и что-то там искать.
Во-вторых, конечно, микроразмер, который имеет глаз, рождает совершенно другую философию — философию микромира. И мы, конечно же, ближе к этому и понимаем ценность каждого микрона, потому что микрон, отыгранный в глазу — это лишние две диоптрии или строка в таблице проверки зрения. Для обычных хирургов микрон — это совершенно бросовая единица измерения, они измеряют сантиметрами или в лучшем случае миллиметрами. Уйти дальше для них — это что-то неподвластное сегодняшнему дню. 25 лет мы пропагандировали в стране и мире микрохирургическую эру — по существу, объявились как ее глашатаи. Почти 90% офтальмологических операций в стране на сегодняшний день делаются микрохирургическими технологиями. И это результат одного только национального проекта МНТК «Микрохирургия глаза».
Что собой сейчас представляет МНТК?
— Это межотраслевой научно-технический комплекс, который позволил вытащить российское здравоохранение из глубины 70–80 годов до сегодняшнего суперсовременного мирового уровня. При этом давайте вспомним, что на этот промежуток времени пришлись распады, дефолты, прочие кризисы и т. д. То есть эта система, будучи достаточно свежей и еще не адаптированной в обществе, показала свою жизнеспособность в самой экстремальной ситуации 90-х годов. Несмотря ни на что, она вся выжила, во всех своих частях — это 12 центров по всей стране, по всем регионам, в том числе в депрессивных регионах, где разваливалось все. Но МНТК «Микрохирургия глаза» не развалился нигде. О чем это говорит? О том, что путь, который мы выбрали, оказался сверхактуальным, важным, нужным, потребным для этого общества. Люди, которые участвовали в этом проекте, оказались настоящими патриотами своего дела, сумевшими, несмотря на все невзгоды, не просто выжить, а развиваться даже в самые тяжелые и глухие времена. Темпы развития действительно снизились, но мы все равно развивались, и нам понадобилось всего 10 лет, чтобы подтянуться по тем направлениям, где мы отстали от западной технологии.
Сегодня мы вышли на мировой уровень, в ряде направлений опережаем Запад, и он это признает официально. Вы в этом можете убедиться по тому громадному участию, которое принимают западная офтальмология, офтальмология США, Японии и всех ведущих стран в наших конференциях, в наших диспутах, дискуссиях, семинарах, в различных встречах интеллектуальной мысли. То же самое творится в их странах, потому что нас приглашают везде, у нас широченный контакт и участие во всех офтальмологических структурах, общественных организациях, будь то Европа или международные мировые национальные общества различных стран.
Мы говорили о технологиях. Как быстро они тиражируются? Я читал, что МНТК — это национальный проект: он был создан, чтобы все эти технологии моментально тиражировали в регионах, чтобы они были доступны.
— Вот наша система — она как раз отличается той особенностью, что мы отработали алгоритм до такого совершенства, до какого еще никто не дошел. В нашей системе новые технологии распространяются полтора-два года. То есть если она сгенерирована и освоена в голове, то до того, чтобы она реализовалась во всех филиалах, пройдет полтора-два года. Это от Хабаровска до Санкт-Петербурга. И я считаю одним из громадных достижений нашей системы, что мы можем распространить технологию во все федеральные округа за полтора года. Это супер. А дальше уже филиал в своем регионе распространяет по своей сети в свои субъекты федерации — области, края, города и т. д. Мы вот эту систему, вторую, развиваем последние 10 лет, и она уже в ряде регионов достаточно интересна по существу. Филиалы как бы второго уровня — они обеспечивают проникновение из такого центра, скажем, в федеральном округе, в области и регионы этого федерального округа. В принципе этот вопрос мы решили. На сегодняшний день только нужна воля — и все будет работать.
В каких операциях мы догнали лидеров, а в каких опередили?
— Вообще достаточно сложно говорить о том, где мы лучше, а где хуже, потому что сейчас мы находимся в такой фазе, когда в принципе каждый день что-то меняет. Можно выделить огромный блок катарактальной хирургии — он самый совершенный и современный. В чем состоит наше новаторство? Мы впервые в мире придумали лазерную установку, и она – единственная — есть только у нас. Не в том смысле, что у нас только один экземпляр. Таких установок 40, и они размещены по всей стране, но никто в мире этого не делает! Дело в том, что разрушить лазером катаракту мы можем через прокол в 1,5 мм. Прокол такого размера никто не может сделать, кроме нас. В мире стандарт 1,8–2 мм, а мы, если поработаем еще, можем сделать и меньше, чем 1,5 мм. Но сейчас нам не нужно уменьшать эту цифру, поскольку у нас нет пока таких маленьких искусственных хрусталиков, которые бы пролезли через прокол такого размера.
Если мы возьмем глаукому, то и здесь мы очень серьезно опережаем весь остальной мир. Все, в основном, развивают терапевтическое направление, а мы развивались в хирургии, и нами была предложена микроинвазивная технология, на которую сегодня переходит весь мир. В чем нюанс этой технологии? Глаукома — это повышение внутриглазного давления, связанное с накоплением внутриглазной жидкости. Когда забиваются естественные пути оттока, которые выводят из глаза лишнюю жидкость, вынужденно делается (хирургически) искусственный дренаж, который выводит внутриглазную жидкость. Все старые технологии заключались в формировании искусственного канала, то есть фистулы, через которую вытекала жидкость из глаза. Мы же придумали сделать такой канал, в котором будет стоять биологический фильтр из собственной ткани. Создав этот биологический фильтр, мы научились, по существу, дозировать отток, а это дало возможность проводить операцию амбулаторно, иметь более прогнозированный результат после операции. Пациент в этой ситуации стал существенно мобильней, потому что, когда мы раньше делали отверстие, больной должен был лежать месяц в больнице, чтобы глаз смог адаптироваться к новым условиям оттока и продукции внутриглазной жидкости, обеспечить баланс того и другого. Когда у нас появился биологический фильтр, созданный из собственных тканей глаза, фильтрация стала прогнозированной, она стала управляемой, осложнения практически исчезли. Человек пришел, прооперировался и вечером ушел.
Кроме того, возвращаясь к хрусталику, помимо лазера мы придумали мягкую линзу, которая сворачивается и через микроотверстия может войти в глаз. И сама идея создания мягкой линзы принадлежит нам, лицензия на нее была куплена США. И весь мир сегодня перешел на мягкие линзы. То есть все жесткие линзы фактически ушли с арены, потому что любая жесткая линза требует большого разреза. Мы придумали желтый хрусталик, который отсекает ультрафиолетовые лучи — и этим решили проблему (с которой столкнулись больные с искусственными хрусталиками в прошлом), связанную с тем, что через какое-то время у 25 процентов больных появлялась дистрофия сетчатки, особенно у пожилых больных, потому что лучи света, в частности солнечные лучи, проникая через искусственный хрусталик, не задерживались в нем и не отсекали тем самым ультрафиолетовые лучи. Ультрафиолетовые лучи, попадая на сетчатку пожилого человека, вызывали ее гибель — дистрофию. Вот когда мы расшифровали этот механизм, мы и придумали желтый фильтр. Желтый фильтр отсекает ультрафиолетовые лучи, и больные лишись «удовольствия» получить дистрофию после имплантации искусственного хрусталика. Сегодня весь мир перешел на желтые хрусталики.
Огромен вклад нашей витреоретинальной хирургии — это хирургия, связанная с хирургией внутри глаза, то есть через микропроколы 0,3 мм мы проникаем внутрь глаза и изнутри реконструируем поврежденные глаза. Например, патология стекловидного тела, сетчатки, зрительного нерва, то есть те случаи, когда процесс касается средней зоны глаза или задней зоны глаза: еще каких-нибудь 10 лет назад эти больные были обречены, а мы не могли вообще туда войти. Потому что, если мы друг на друга посмотрим, мы увидим только переднюю поверхность глаза, а все глазное яблоко находится в костной орбите — это порядка трех четвертей или четырех пятых сферы глаза, и эта часть недоступна для воздействия. Вот мы научились в переднем сегменте делать три микропрокола в 0,3 мм, входить внутрь сферы глаза изнутри, реконструировать его при утяжеленных процессах, связанных, например, с сахарным диабетом и т. д. Кровоизлияние приводит к рубцеванию внутри глаза и, соответственно, к гибели глаза, к отслоению сетчатки. При кровоизлияниях, при травмах, при воспалительных заболеваниях, при отслоении сетчатки на 70% больные обречены на слепоту.
Сегодня мы при отслойке сетчатки любой стадии можем обеспечить ее полное анатомическое прилегание — это благодаря эндовитреоретинальной и витреоретинальной хирургии. В этом разделе у нас очень большие успехи и продвижения, которые признаются в мире. Я должен сказать, что ряд наших работ был признан в разные годы лучшими технологиями года в Европе, в мире, за что мы получали международные награды. Самые ведущие фирмы-производители вот этой техники и аппаратуры, самые последние новинки, которые у них появляются, еще экспериментальные, они считают за честь предложить нам, чтобы мы их посмотрели и довели до совершенства. Сейчас у нас стоит последняя американская машина, которая дает 5 тысяч резов в минуту — ее предшественник давал 1200 резов в минуту. Представляете разницу! Так вот, эта машина впервые появилась в клиниках в Италии, в Германии и у нас. Та модель, которая у нас стоит, — это пятая модификация, в которой фирма-производитель реализовала наши предложения, позволившие сделать ее еще более совершенной и удобной в использовании при различных операциях. Сейчас она является базовой машиной в этом разделе хирургии.
Я говорю о том, что, в сущности, для того чтобы к тебе так относились, нужно иметь колоссальный авторитет в международной офтальмологической среде. Я должен сказать (а мы говорим с вами об эндовитреоретинальной хирургии), ее стандарт — это 20-й калибр, это 1,2 мм. На сегодняшний день предлагается 23-й и 25-й калибр. 25-й калибр — это 0,5 мм. Весь мир ковыряется на уровне 23-го и 25-го калибра, имея 25-й калибр в объеме 40—50%, а наша система перешла на него на 98%. Сегодня мы впервые в мире апробировали 27-й калибр — это 0,3 мм. Первые операции сделаны у нас и в Японии. То есть клиники, в сущности, провозгласили новый стандарт, и, по данным с последней конференции недельной давности в Лондоне, уже полторы тысячи клиник начали переходить на этот стандарт. Вот, собственно, тот фронт работы, который представляет, где мы, что делаем и кем мы являемся.
Иностранные специалисты у нас обучаются?
— Если брать прошлое, то основная масса ведущих микрохирургов мира обучалась здесь. В 80-е годы сюда приезжали группы по 20–25 человек со всего мира, преимущественно американцы, и обучались у нас. В музее у нас есть альбом, в котором вот эти курсанты, назовем их так, и их коллективные фотографии. Я должен сказать, что современная офтальмологическая элита, основная ее масса, азы познавала в нашей школе. После того как технологии растащили по всему миру, и мы их развезли. А вы знаете, что мы их развозили и кораблями, и самолетами, поездами, автобусами по клиникам в разных странах — мы это действительно активно делали и делаем сегодня. У нас сегодня работают клиники в Китае, Вьетнаме. И вот, в сущности, это наш принцип, что ли, — создавать конкурентный мир. Не ограничиваться, не загораживаться внутри своих технологий, а распространять их, переводить мир на этот уровень, с тем чтобы он нас стимулировал к дальнейшему развитию. Хорошо, что этот принцип есть, и мало кто закрывается в своих пенатах и не дает другим свои технологии.
В этом отношении технологии достаточно широко распространились, и во всех развитых странах, конечно, очень быстро их подхватили и освоили. Так же как и в технике: появляется какой-то компьютер — и тут же в других странах, телефон — тут же в других странах. На сегодняшний день западный мир, мир цивилизованных стран, я бы даже сказал, и мир некоторых третьих стран достаточно интенсивно в этом плане развивается. Поэтому новизна — она буквально движется из разных уголков земного шара.
Вот еще недавно Латинскую Америку вообще слышно не было, север Африки тоже не было слышно. Индия, которая захолустьем считалась: сегодня оттуда появляются такие интереснейшие работы, суперсовременные, на которые переходит весь остальной мир. Это и бразильские работы, арабские работы и т. д. На самом деле мы находимся в арке освоения микропространства, и кто первый что-то сумел сделать, тот и привезет на любую конференцию. И идет такая бешеная конкуренция между клиниками… На самом деле, если еще лет 15 назад доминировали ведущие страны, то сейчас больше половины — это третьи страны, которые привозят совершенно уникальные вещи. Удивляешься, как смогли догадаться и т. д. Поэтому обмен широченный. У нас обучаются ежегодно, и аспиранты на наши курсы обучения приезжают, причем из различных стран, из ведущих и не только. Мы стараемся с международными клиниками наладить отношения.
Вот завтра будет у нас конференция молодых ученых — это ученые до 33 лет. Авторам лучших работ, которые займут первые места, в качестве приза — стажировка в ведущих клиниках мира. То же самое у наших коллег на Западе. Мы посылаем в Германию — немцы посылают к нам. Американцы, канадцы — и вот, собственно, этот широкий обмен молодежью — он идет. И я считаю, это великая вещь, потому что контакт, который возникнет между этой школой и молодежью, сделает в последующем мир офтальмологии одной большой семьей, в которой будет проводиться все еще быстрее и эффективнее. Вот сейчас очень распространены в нашей специальности комплексные работы ученых разных стран. Мы занимаемся тематикой одной – допустим, восприятие света нейронами сетчатки. И есть ведущий специалист в Америке, во Франции и Японии — мы соединяем наши четыре школы, задаем направление работы, и работа выполняется частью у французов, частью у американцев. И вот эта группа мобильная, которая живет вот этим материалом, и эта идея намного мощнее, чем отдельные микрошколы. Потому что это наработка школ разных стран, их совместные ресурсные возможности, ну и, конечно, абсолютно неограниченные возможности информационного обмена — это голубая мечта, которая реализуется в ряде проектов, и на самом деле это полезная вещь. Интеллект среди людей — вещь достаточно редкая, я говорю, конечно, о высоком тонком интеллекте, о том, что мы называем уровнем высокой одаренности или талантливости, или гениальности, поэтому собрать таких продвинутых ребят со всего мира, увлеченных фанатично какой-нибудь тематикой, — это очень престижное дело с точки зрения достижения результата. Вероятность такого достижения достаточно высокая.
Есть ли у вас замена?
— На самом деле это абсолютно необходимый атрибут. И вопрос очень такой сложный, тяжелый, и его решение как бы должно быть здоровой традицией. И я вижу цель — эту традицию заложить. Если мы действительно что-то из себя представляем, то первое, что мы должны после себя оставить, — это последователей, которые будут лучше нас. Это значит, что мы состоявшиеся люди. Потому что, если после нас будет так же или хуже, это значит, что мы несостоявшиеся люди. Это не то поколение виновато — мы будем виноваты. Мы не взрастили, мы не создали, не сумели расшифровать, не сумели развить в этой молодежи, которая будет работать в будущем, те потенциалы, которые должны не просто сохранять наработанное, они должны его развивать. Потому что мы не музей, и мы не создаем и не генерируем хранителей музея. Это абсолютно другая задача.
Мы должны генерировать продолжателей дела, и они должны быть умнее нас. Значит, мы тогда состоятельные учителя. А если это не так, значит мы никчемные люди в принципе. По большому счету, по большой философии это правильный посыл. Конечно, надо взращивать и всячески стимулировать, чтобы в стране, в пространстве, где вы работаете, как можно больше одаренных ребят реализовалось. Мы должны быть готовы к тому, что часть из них окажутся неблагодарными учениками, часть окажутся негативными людьми, и т. д. и т. п., и это не является основанием, чтобы вы прекратили заниматься этим вопросом — это просто оправдание вашего убожества. Потому что из тысячи, из десятков тысяч есть двое-трое тех самых, которых нужно найти и обучить, дать им возможность вырасти и дать возможность дальше развивать это добро. И это, конечно, одна из основных функций вообще живого на планете — оставить после себя потомство.
Если мы говорим о людях, это не просто биологическое потомство — мыслящее, предельно мыслящее, интеллектуальное. Поэтому задача больших организаций и, я бы даже сказал, школ практических, научных, мастерских художественных, искусства, врачевания, чего угодно — обязательно вы должны оставить потомство после себя, которое будет продолжать вашу работу.
Как это происходит? Они имеют возможность оперировать с вами?
— Они в школе. И, как и в любой школе, начинают с азов, с азбуки. Здесь тоже так: учат как диагностировать, как оперировать. Дальше идет совершенствование вашего мастерства хирурга, диагноста, терапевта, обучающего человека. Существует система, которую мы создаем и развиваем параллельно врачебной сегодняшней системе, — система взращивания молодежи. Вся молодежь, поступающая вот в эту конструкцию, — она фильтруется через эту систему: кто посредственный, занимается своим, кто более одаренный, — своим. Талантливые пробиваются и двигаются дальше и т. д. То есть это своего рода искусственный фильтр, который призван из массы пришедшей молодежи определить, кто есть кто, и расставить по нужным местам. Потому что если не будет классного участкового врача или врача в поликлинике, то вы не получите больного в ранней форме болезни. А это значит, что больной запущен. И вы, хоть и супергениальный специалист, все равно не сумеете ему помочь и дать ему полноценное зрение. От этого поликлинического врача зависит ваш успех. Здесь должны быть профессионалы своего дела: да, они не супергениальные, они не могут развивать науку, но они классно делают свое дело на своем уровне, и это тоже наша задача. И вот это все, в сущности, надо лепить с первого дня.
